Говоря о различных военных конфликтах, мы до настоящего времени почти не касались одного вопроса, который волнует всех участников: оказание медицинской помощи раненому непосредственно на поле боя. Сегодня основным принципом оказания помощи раненому в войсках стал: «Тащи его отсюда в госпиталь, там разберутся». В Чечне в 1995 году я убедился, что большинство умерших до поступления в госпиталь или в первые часы после ранения могли бы выжить, если бы им была немедленно оказана полноценная медицинская помощь в течение 30-40 минут после ранений.
В нашей армии считается (по крайней мере такое впечатление складывается), что нормально лечить раненого можно только подальше от места боевого соприкосновения и только в медицинском подразделении не ниже отдельного медицинского батальона или отряда, Для медицинского персонала там действительно работать безопаснее и спокойнее, но, как показывает опыт локальных войн и миротворческих операций, быстро эвакуировать туда раненых удается не всегда.
Например, во время декабрьских боев в Гудермесе из здания железнодорожного вокзала раненых не могли вывезти в течение недели. Эвакуация даже одного человека с блок-поста в госпиталь может длиться 3-4 часа.
Раненые умирают или попадают в госпиталь в состоянии, когда медицина уже бессильна, Это происходит потому, что при большинстве боевых ранений очень быстро — всего за 5-10 минут развивается серьезное и смертельное осложнение — шок. Он приводит к расстройству дыхания и сердечной деятельности.
В медицине есть понятие «золотого часа»: если в течение первого часа раненому оказать полноценную медицинскую помощь, то выживает 90%. Если помощь оказывается через два часа, выживет 10%.
Для того чтобы помочь пострадавшему, надо иметь в своем распоряжении обезболивавшие и гормональные препараты, которые помогают бороться с шоком, кровезамещающие жидкости для восполнения объема потерянной крови, антибиотики для пре-дотвращения инфекции и средства остановки кровотечения (перевязочные пакеты, жгуты, кровооставливающие зажимы). А также ряд медицинских приспособлений, без которых наладить эффективное лечение невозможно.
Надо отметить: действие лекарства наиболее эффективно при введении в вену, а введение в мышцу, особенно на холоде при развитии шока нужного результата не дает. Каждому военнослужащему необходимо иметь перевязочный пакет, жгут и индивидуальную аптечку. Табельная аптечка индивидуальная рассчитана на оказание помощи в первую очередь при применении противником оружия массового поражения. Входящее в нее так называемое «противоболевое средство» промедол относится к наркотическим веществам и часто в аптечку не вкладывается, так как командование опасается, и вполне справедливо, что личный состав использует его еще до ранения. Но этот набор рассчитан только на самую первую помощь.
Основную помощь раненым до их попадания в госпиталь должны оказывать санитарные инструкторы и фельдшеры. На эти должности назначаются военнослужащие, получившие медицинское образование, но ими могут быть и те, кто имеет незаконченное медицинское образование.
Санинструктору по штату положена «сумка медицинская войсковая», в которой находится содержимое все тех же индивидуальных аптечек, перевязочные средства и небольшой набор медицинского снаряжения (термометр, садовый нож, ножницы, пинцет). В вой-сках ребята эти сумки доукомплектовывают в соответствии со своим опытом, но это уже индивидуальное творчество, да и выбор у них ограничен — в основном, что выпросят по знакомству.
Медицинских средств в войсках явно не хватает (в войсковой группировке в Чечне были батальоны, где к маю оставалось 6-8 бинтов на всех). Так что помощь оказывать нечем. Вот и лежат наши раненые, иногда по несколько суток ожидая помощи.
Но ведь медицина не стоит на месте. Давно разработаны медицинские укладки для врачей и фельдшеров десанта и спецназа, для спасателей. Их показывают на выставках, ими хвастается военно-медицинское начальство. Врачи и фельдшеры из низовых струк-тур просят «дайте», ищут, где достать. Но в войска эти разработки не попадают, а если попадут, то лежат на складах. Их боятся выдавать.
В медицине есть хороший принципт: «не навреди». Он требует oт медика обязательного выполнения одного правила: лечение должно быть максимально безопасным, и уж, во всяком случае, риск от лечения не должен быть выше риска самого заболевания. Однако у нас этот принцип быстро обернулся правилом «как бы чего не вышло». Когда-то внутривенные инъекции были уделом вра-чей, сейчас их везде делают и медсестры, и фельдшеры. А вот санитарным инструкторам и фельдшерам в войсках запрещено их делать. А раз запрещено, то и при оснащении не учитывают ни инструментов, ни лекарств.
Кому-то упорно не хватает смелости отменить инструкцию, которая сегодня мешает выжить. Это понимают в ГВМУ, понимают в войсках. Но ничего не хочет слышать об этом среднее руководящее звено: «У нас инструкция, у нас запланированный процент потерь, все по плану».
С каждым годом совершенствуется современное оружие. С каждым годом новые юноши попадают а различные локальные конфлик-ты и растет количество раненых. Мы теряем молодых ребят, теряем профессионалов, которые могли бы выжить и служить.
И еще. Солдат спокойнее в бою, если понимает, что ему окажут нормальную помощь при ранении. Те, кто служит знают: ее окажут в госпитале, если доедешь. А если не доедешь?.. Эта проблема требует переработки всей системы помощи раненым на догоспитальном этапе. Именно переработки, а не перестройки, от которой всегда остаются только руины.
Война – это не только победы и поражения. Война – это в первую очередь боль. Это смертная пропасть, в которую можно сорваться ежесекундно. И нередко единственный, кто способен удержать тебя на краю этой пропасти, медик, врач.
 |
 |
 |
 |
 |
 |
Военный фельдшер Олег Голыжбин не раз бывал в подобной роли. Вернувшись из Чечни, он представил редакции свои дневники. Вряд ли кто другой, наблюдая со стороны, смог бы так пронзительно написать о войне. В эти трудные дни рядом с фронтовыми медиками работал и фотокорреспондент Сергей Сидоров. Публикуем их совместный репортаж.
По приезде нас, врачей, чуть не разогнали в горы со снайперскими группами. Хорошо, нам была придана мини-операционная с автономным питанием. Убедили кое-как, что мы должны находиться при ней. Жизнь уже назавтра доказала нашу правоту.
Вечером поступила информация: в поселок Комсомольское вошла группа боевиков из 70 человек. Предстояла зачистка.
Ускользнув из Грозного и насидевшись в горах, Гелаев (а поселок Комсомольское его вотчина) решил дать бой.
Утром в 7.30 наш спецназ прибыл на окраину села. В селе были слышны автоматные очереди и разрывы гранат. Там уже работала разведрота 503-го танкового полка.
Нас сразу же вызвали к раненым. Это были мирные жители.
Начало зачистки в 8.30. Через полчаса ввод основных сил. Первыми пошли спецназ внутренних войск, за ними спецназ Минюста, ОМОН с СОБРом, рота 33-й бригады ВВ МВД.
Российские войска обошли село с трех сторон.
И сразу же появились первые раненые: два разведчика. Один ранен легко, в руку, другой – тяжело, в бедро.
Поступил раненный в кисть солдат. Его спасла отменная реакция. Он первым успел выстрелить в упор и убил боевика. Другой ранил его.
Из Аргунского ущелья Гелаев ввел в поселок основные силы банды. Банда уничтожила заставу 503-го полка.
Вновь зачистка. Когда спецподразделения подошли к середине села, бандиты по ним открыли ураганный огонь.
Фельдшер Щукин рухнул под ближайший бугорок и полтора часа лежал в луже.
Наши стали отходить. Один солдат, который был ранен снайпером в спину, прибежал к командиру, кричит «Дай «Муху»! Я видел снайпера!» Схватив гранатомет, в состоянии полушока выстрелил в дом. Больше оттуда никто не стрелял.
Потом этот солдат одной здоровой рукой вел БТР, прикрывая отход спецназа.
В бою было ранено 28 человек и один убит. Словом, работы нам хватало.
Комсомольское обложено плотным кольцом войск. Штурмовики утюжили поселок на малых высотах.
Вечером сдались 8 боевиков. Один оказался украинцем. Он сказал, что в его отряде находятся два снайпера – женщины. Командует ими его земляк – украинец.
Наша медицинская бригада заработала в полную силу. Мы развернули палатки, провели свет. Таким образом принимали раненых и ночью. Раненые редко поступали по одному человеку, как правило, от 2 до 6–8 человек.
Хирург А. Репин и фельдшер А. Щукин работали с поступающими ранеными.
Врач-анестезиолог А.Липский и я, фельдшер, проводили противошоковую терапию.
Раньше эвакуация раненых шла днем, теперь перевозили на вертолетах и ночью. Летал и я вместе с Липским, и, слава Богу, ни один из тяжелораненых не был потерян.
По радио из Москвы мы узнали, что поселок Комсомольское контролируется нашими войсками, а на деле у нас было 20 раненых и 10 убитых. Только в этот день отправили 6 бортов в госпиталь Моздока.
В 19.30 доставили ефрейтора Чучалова. Ему в голень отрекошетил снаряд гранатомета. Тяжелая была операция. Снаряд удаляли, спрятав за машины и танки раненых и медперсонал. Кто знал, как поведет себя гранатометный боеприпас.
Вырезали гранату, и хирург Репин ампутировал эту часть ноги.
При прочесывании освобожденной территории была поймана чеченка, некая Хасиева. Выглядела подозрительно – чистая одежда, незаношенная сумка. У нее были осколочные ранения. Перевязали ее и всю ночь караулили. Потом отправили в Ханкалу.
Боевики предприняли попытку уйти из села.
Наши овладели наконец центром села. В этот день было ранено 47 человек.
Продвижение вглубь было очень медленным. Боевики имели много дотов и щелей в домах. Они пытались зайти в тыл.
К нам в медпункт стали поступать раненые саперы. Боевики поставили много мин с сюрпризами.
Это страшные минуты, когда привозят молодого, сильного парня, у которого ноги оторваны по ягодицы. Знаешь, что через 3–4 дня он умрет, но борешься и борешься за его жизнь.
А когда летишь на вертолете и у раненого пропадает пульс, ты всеми силами держишь его на допинге, повышая давление. У меня было такое. Уже нет дыхания. Бросаюсь за кислородным аппаратом. Не помогает. Делаю искусственное дыхание рот в рот, и – о… чудо! – идет рвотная масса, раненый делает вдох, приходит в себя, чувствует боль раны и орет благим матом. А для меня это лучшая музыка. Уже знаю, он будет жить.
Утром к нам был доставлен подполковник Александр Жуков, начальник поисково-спасательной службы Северо-Кавказского военного округа, который был в плену у бандитов.
Сдались 80 боевиков.
Боевики думали, что кольцо фронта снято. Шли не прячась. Тут их накрыли огнем, сделали капкан. Наутро было обнаружено 50 убитых бандитов.
Сопротивление оказывали только смертники, засевшие в бункерах. К нам поступил со сквозным ранением легкого Сергей Тихонов. Такое же ранение было у подполковника Жукова. Боевики специально простреливали легкое у пленных, чтобы те не могли бежать.
Нас сняли с позиции. Когда мы проезжали мимо кладбища в Урус-Мартане, около 60 могил возвышались на нем. Похороны еще продолжались.
Нелегко досталась победа и нам – за время боев в селе Комсомольское было ранено 252 человека и убито 69 человек.
На войну я хотел. Просился, как это служить в армии и не «повоевать».
Будь она проклята.
И вроде справедливая эта война и гласная. И хорошо продуманная, подготовленная. Сначала бомбовые удары, потом артиллерия, потом под прикрытием артиллерии и авиации восемнадцати-двадцатилетние мамкины дети под пули, хорошо обученных, обеспеченных матёрых хищников.
К тому времени наша армия уже десять лет целенаправленно разваливалась и втаптывалась в грязь.
Ихняя – оснащалась, обучалась, финансировалась.
Дорога на войну у всех разная.
Но ещё больше отличается дорога с войны…
Как ездят на войну? Эшелонами. С любой точки нашей необъятной Родины.
Эшелон – это такой железнодорожный состав: теплушки и плацкарты для людей, платформы для техники и вперёд. В точке Н. техника и люди разгружаются и дальше колонной. Удобно, всё вместе: люди, техника, имущество.
Лично я, так назад ехал. Туда же, для замены, уже прибывшего таким способом доктора - своим ходом.
Обычный рейсовый автобус до Буденовска.
Из Будёновска случайной вертушкой в Моздок. Огромный Моздокский аэродром в то время – один из немногих путей в воюющую Чечню.
Сначала показалось, будто приземлились в чистом поле. Где-то вдали виднелась одна из вышек управления. Ближе, стояли три большие палатки – УСБ (УНИВЕРСАЛЬНАЯ санитарно-барачная), к ним мы и направились. Подойдя ближе, увидел: палатки стояли прямо на бетонке, были старые и рваные. Потому отодвигая полог, я уже предполагал, что увижу внутри: на полу длинными рядами ждали отправки «домой»; из плотных, черных, блестящих мешков виднелись только кирзовые сапоги…
В одной из палаток, стояла печка, стол и кровати. Два судмедэксперта жарили картошку и пили водку. Они объяснили, куда нужно обратиться, мы погрелись и двинулись в путь.
Такого количества самолётов я не видел даже в кино. Много машин и людей. Все заняты. Штур¬мовики садятся, снаряжаются боеприпасами и парами взлетают вновь. Со стороны подъездных путей всё завалено боеприпасами и ящиками из-под них.
Недалеко от «взлётки» развернут лагерь МЧС: чистота, песочек, новенькие палатки по линеечке, Российский флаг, ограждение.
Через пару сотен метров, будто на другом краю Земли, в окружении истоптанной грязи (в военной обуви не подойти) несколько рваных палаток без поднамётов. Внутри, ножками, утопленными в жидкой почве, двухъярусные койки с матрасами – это «перевалочная база» командированных на войну и возвращающихся обратно.
От печки кроме дыма ничего. Шум, гам, пьянки в разных углах. И сам бы выпил, да нечего.
Благо дело недолго тут – одна ночь. Утром повезло, случился попутный борт.
И вот, теплым зимним днём, загруженная, выше иллюминаторов, боеприпасами «двадцатьшестёрка». Мы на верху, на ящиках и несёмся на бреющем, едва не сбривая верхушки деревьев и телеграфных столбов, по маршруту Моздок – окрестности Гудермеса. С бешеной скоростью что-то мелькает под нами. «Поспешай медленно» здесь не уместно – могут сбить.
В чистом поле успеваю разглядеть ломаные линии окопов (что они тут на танки с гранатами ходить собирались?), какие-то разбитые укрепления и природные ландшафты. Населённые пункты облетали принципиально.
Вертолёт принёс нас на войну…
Приземлились на ЦБУ – центр боевого управления на нашем, восточном направлении.
Первое впечатление (оно оказалось и самым верным) – грязь. Не холодно, сыро. В ожидании попутного транспорта до места дислокации нашей части (ещё километров сорок), хожу вдоль асфальтированной, но разбитой взрывами, дороги. Объезжая воронки медленно едет забитая женщинами и детьми «пятёрка». Водитель – старый чеченец, без какого либо сигнала с моей стороны, останавливает машину, выходит и идет в мою сторону, доставая документы. Опешив сначала, быстро сориентировался и важно махнул ему рукой, мол, проезжай.
Едем сверху БТРа. Туман. Лес.
- …вот по этой просёлке, позавчера, в наглую, в открытую выехал УАЗик. Вот там остановился, вылез дух с гранатомётом, никто ничего сообразить не успел; подорвал бэтэр, два пацана погибли…
На «блоке» стоят чеченские машины, их не пропускают. Тут же кучкуются хозяева машин, среди них крепкие, высокие. Смотрят без страха, кто-то с лихой усмешкой, кто-то мрачно. Ну что смотрите джигиты? о чём думаете? Да, не хотел бы с вами на узенькой тропке повстречаться. Но рядом, на БТРе, парни тоже не промах. Видать война - страстная женщина, раз притягивает, со всего света, настоящих мужчин…
Ша, пацаны! Я на войну еду.
Вокруг всё разбито и разграблено. Телеграфные столбы без проводов. Пустые оконные проёмы мёртвых зданий, разбитые дороги, редкие грязные машины и серые женщины небольшими группами перемещающиеся по обочинам дорог из селения в селение. Машины часами держат на блоках; пешком надёжнее, да и безопаснее.
Свернули с трассы, за посадками оказался тёплый, природный источник, разлившийся огромной лужей в нём бойцы моются. Ещё чудь дальше руины газокомпрессорной станции, здесь же и наш лагерь.
Пошли представляться командиру, в штабную палатку. Идём, недалеко от палатки приземляются два МИ-24ых. Из них двое лётчиков тоже к нашему командиру. Заходим внутрь: дальше всё как в кино: посередине стол с картой, вокруг офицеры. Командир – мудрый, в годах, полковник Эн, по карте ставит задачу лётчикам, затем знакомится с нами… Офицеры, вновь озабочено склоняются над картой. Стремительные, грозные МИ-24ые (в простонародье «крокодилы») уходят уничтожать «цели».
А мы идём в медпункт.
Сразу же, с разведчиками, поехал на стрельбы. Они, помимо всего прочего, испытывали «легендарное», растрезвоненное по телеканалам чеченское оружие – противотанковую винтовку, прошибающую с большого расстояния кирпичные кладки и бетонные плиты. Может, помните?
На деле она состоит из ствола от нашего крупнокалиберного пулемёта «Утёс», ручного заедающего затвора, приделанного приклада с двумя амортизирующими пружинами, и приляпанного магазина на пять патронов плохоподающего и отваливающегося после каждого выстрела. Вот и вся легенда.
В первый же день моей войны привезли пять раненых духов, один из них очень молодой и очень тяжёлый, он не жилец. На следующее утро ещё раненый дух…
Да кого же мы сюда лечить приехали!?
Людей.
Кстати говоря, среди тех пятерых, был некто Чапаев пожилой человек, говоривший больше всех, его несильно посекло осколками. Они на машине пытались проскочить «блок», не вышло.
ФээСБэшники и так их и эдак: кто да что?
Духи они, железобетонно духи, по одежде* видно, да ещё не местные (муфтия здешнего не знают), но оружия при них не нашли информацию от них получили, не расстреливать же их, в самом деле: отвезли в больницу в Гудермес.
Ночью Чапаева этого оттуда выкрали. Говорят, оказался зам.по тылу Масхадова.
*Одежда духов – спортивный костюм, часто в несколько слоёв (по сезону), на ногах кроссовки (в городах – легкие, с «пяткой» тапочки).
#
Из под Гудермеса под Шали – это всё равнина. Первый марш, ничего особенного, чуть проехали, встали – далеко впереди стреляют, ещё остановились – работают сапёры. Долго ехали, увеличиваются на войне расстояния; вот расплющенная танком легковушка и ноги стоят на дороге, в кроссовках.
Здесь только что стычка была: идёт колонна по дороге, навстречу духи. Куда им; впереди колонны танк с минным тралом, обвешанный активной броней, её обыкновенным гранатомётом не взять. Так вот и получилось.
До ночи развёртывали крылья АП – автоперевязочной. Это такая ГАЗ-66 с кунгом с двух сторон к которому, при помощи железного каркаса приставляются небольшие палатки – крылья, а в самом кунге – миниоперационная с необходимым оснащением. Так вот эта АПшка: средство передвижения, рабочее место, место нашего жительства, да ещё и лазарет для раненных и больных. И жили ведь, и лечили, и ездили!
Ещё из техники нашего медицинского пункта был «Урал» и автобус санитарный, но с ними я не так сросся.
«Сегодня нас во второй раз (за мой приезд) обстреляла духовская артиллерия. То ли из минометов, толи еще из каких-то мелкокалиберных пушек. Разрывы недалеко метров 250-300, слабо отличаются от выстрелов нашей артиллерии, потому сразу и не понял, что это обстрел. Только потом: по суете, крикам и ответной пальбе нашей артиллерии.
Духи никуда не попали.
Мы, по-моему, тоже.
Обыденно все как-то».
*
Про раненного в голову мальчишку, туман и ночь.
Расположились, лагерем, на какой-то не то птицефабрике, не то скотном дворе. В общем, к тому моменту от того сельхозпредприятия остались: здание и мыши.
Здание полностью разрушенное, зато сколько мышей! Не знаю можно ли сравнить землю с решетом, но, глядя на продырявленную норами землю, другого сравнения на ум просто не приходило. Мыши были везде: в личных вещах, в продуктах, в инструментах, в лекарствах, в машинах. Их ловили руками, пинали ногами, кололи калипсолом (развлекались, но не судите строго, из других развлечений были только книги и водка). Меньше, конечно, от этого их не становилось. Они перепортили почти все таблетки, шприцы и капельницы, они погрызли все, что грызлось.
Позже, когда уходили с того места, проехав восемь часов, мы с удивлением увидели, как на зеркало заднего вида из под капота, на ходу, вылезла мышь!
Но это было позже…
А тогда были ночь и сплошной непроглядный туман.
- Доктора, везут двоих раненных. Один очень тяжёлый.
Парню не повезло. Осколком снаряда, по касательной, снесло теменную кость вместе с оболочками мозга. Тогда впервые увидел извилины головного мозга живого человека…
Спасти пацана могло только чудо. Не во что не верили когда сказали:
- Нужна вертушка. Нужна прямо сейчас.
Аваинаводчик, умница:
- Постараемся, док… … Будет борт!
Не может быть. Ночь – помесь черной туши с туманом и какой-то моросью, рождающейся здесь же, повсюду, в тяжёлом воздухе. Но вот что это? Кажется? (а такое нередко бывало, ведь очень ждешь). Нет. Рокот винтов.
Сигнальная ракета. Ещё. Яркий огонь факела на земле. И прямо над головами яркая вспышка прожектора и четкая граница между ослепительным светом и густой тьмой.
- Осторожнее. Держи. Ставим…
Немного погодя, кажущаяся в темноте огромной, машина устало поднялась и, на небольшой высоте, выключив прожектор, мгновенно поглотилась тьмой.
А мальчишка остался жить. Трудно это, Лёха. Но где бы ты сейчас ни был, держись. С тобой остались по частичке наших душ тоже.
И по частичке наших душ живут со всеми, кто выжил.
И умерли со всеми, кто нет…
Вертушки ждали всегда с волнением. И надеждой.
Тяжело больной или раненный – вызываем. Работаем, как можем и ждём.
Авианаводчик, дружок, ну что будет? Когда? Не дают добро? Летит?
От этого жизнь людей зависит.
«Санитарные» рейсы повышали шансы выжить наших пострадавших на половину.
Делаем всё возможное. Выходим из АП-шки, стоим, задрав головы, смотрим, слушаем. Авианаводчик: «Сейчас, доктор, будет… Слышу тебя… Левее… Над нами… Не слышу… Мы справа… Ракету… Ёще… Видишь?! Дым!»
Вот, наконец, он прокопченный красавец; шум, ветер его крыльев, и к нему с носилками, всегда бегом. Носилки с раненным. Тяжело бежать с такой ношей, ноги в грязи или в снегу вязнут, пыль (или снег, или грязь) со стеной воздуха в лицо. Быстрее. Мужики принимайте.
Ёще дышится тяжело, но и рукам и душе легче. В секунду такой «благодатный» контраст.
Ну не передать это словами!!!
«Успели»! Отходишь чуть в сторону и смотришь: вот оторвались колёса и, набирая высоту и скорость, уходит он, трудяга, торопясь спасать чью-то жизнь.
Стояли, помню, в горах туман чуть выше нас. У нас раненные, у тумана вертушка, и она нам очень нужна; сейчас.
-Слышим тебя слева, слева… Уходишь, уходишь… Над нами! Над нами!
И снова в туман ракета, много ракет.
-Видим, тебя видим!
Дымовая шашка.
Готовы прыгать от радости: «Сел»! Скорее носилки на пол и на скамейки тех, кто может ходить. Загрузили.
Туман тут же, будто ждал, за пару минут растаял как сон. Видно далеко-далеко.
А наш красавец, словно резвясь, чуть приподнялся и, завалившись на бок, опрокинулся вниз, в ущелье и тогда смотрели мы на него сверху вниз и, даже, чувствовали себя птицами. А он под нашими ногами, сходу развернулся и, оставляя за собой едва заметный, короткий след в воздухе, понес парней жить.
Ему пятнадцать минут по воздуху.
По дороге пять часов, или до конца жизни. Кому как повезёт.
*
Наши соседи – морпехи.
Сегодня один морпех отстрелил себе палец.
За три дня у них восемнадцать раненных (из них один уже умер). И из этих же восемнадцати ни одного ранения полученного в бою. То есть духов они, за эти дни, даже не видели.
Один случай вообще дикий.
У них солдат пропал. Пошли искать, офицер и с ним шестеро, через нашего часового, в тростник.
Часовой аж опешил:
- Не ходите туда, там заминировано.
- Солдат, ты нас учить еще будешь?!
Еще через тридцать секунд часовой доложил «На участке подрыв, семеро морпехов…» Есть такая штучка МОН – 50 называется…
А вот наш сверчок – ноги и задница посечены осколками. «Достал» какого-то срочника и он ему в окоп РГД-5 подкинул, тот из окопа, да не успел немного. Привезли к нам.
Солдат ковырял патрон от ПКМа – раздроблена кисть.
Вот этот с двумя пулевыми ранениями с автоматом хотел сфотографироваться.
А вот этого с перебитым позвоночником насквозь прострелил товарищ.
Этот с раздробленной плечевой костью – чистил заряженный автомат…
Часовой на посту, наступил на собственную растяжку.
По моим наблюдениям семь из десяти ранений по глупости или неосторожности.
А потом чтобы не проводить расследований и не заводить уголовные дела (сами себя замучили бы; да и война всё же), писался наградной: ранение в бою и т.д. и раненного в тыл. И всем хорошо: на самом деле так.
*
Пришел на прием парнишка. Он теперь герой России. Как говорю, получилось?
Зачищали Джалкинский лес. Пошли батальоном в атаку. Взрывы, стрельба, то да се. У него за спиной два огнемёта «Шмель» - он «химик». Замешкался что-то глядь, а наши отступили: вокруг одни духи. Ёлы-палы, думает: конец. Прыг в окоп, прямо на голову духу, застрелил его. Тут ещё дух, теперь ему на голову, снова был быстрее. Сидит, дрожит, справа по окопу ещё дух, затем слева. Снова крики, взрывы, хай-гай. Снимает огнемет, взводит, высовывается из окопа, видит, метрах в двадцати группа духов, один из них на колене стоит и другим указания отдает он на вскидку по ним «шмельнул» и назад в окоп. В это время снова наш батальон в атаку пошёл, духи драпать.
Семь тел духовских осталось на поле боя их обменяли, потом, на погибших под Ведено разведчиков из Ульяновска.
Всего в этом бою уничтожено сорок два бандита.
А мальчишка этот пришел к нам фурункулы лечить. Герои ведь тоже люди…
Но настоящий подвиг солдата, все же, не только в удачной атаке или стойкой обороне. Тяготы и лишения – здесь они не книжные. Героизм – недоедание, недосыпание, переохлаждение и перегревание, сидение в блиндажах и окопах, в ежесекундном ожидании и напряжении, в нудной повседневщине и однообразии, оторванности от всего дорого и неопределенности…
Каждый день дан для шага к Истине. И человек приблизится к ней, если захочет. Каждая секунда дана для чего-то, каждая жизнь… Каждый день стоит себя спросить: «для чего прожит»? И если раз в 20 – 30 – 40 - … дней ответ найдётся, то и остальные прожиты не зря. Пусть не каждый день, пусть очень маленький, но подвиг. Каждый день - подготовка к нему. Подвиг, подвИг – подвинуться, продвинуться, приблизиться; на шаг или на миг. И чем этот подвиг значительнее, тем труднее он даётся.
Многие готовятся к своему подвигу не одну жизнь.
На войне о войне писать очень трудно. И так кругом она и всё ей подчинено, а если она ещё будет в мыслях и на бумаге перед глазами… Это тяжело. Оставил все записи о войне на мирное время.
Дай нам его Бог.
А на войне думаешь о мире или о чём-то большом и светлом. Как там? Вот вернусь и всё будет хорошо-хорошо. Только бы письма доходили.
Не думаю, что мы когда-нибудь узнаем, кто убил в Новых Атагах сотрудников Международного Красного Креста. Сегодня в Чечне исчезают последние островки милосердия — врачи уезжают
Российская политика
...П охоже, кто-то большой, невидимый держал над этим местом руку. Почти в центре Грозного, среди развалин настолько ужасных, что они и ужаса уже не вызывали, сохранились каким-то чудом несколько корпусов 4-й городской больницы. Влажный ветер трепал некогда белый, с выцветшим красным крестом флаг. В самое страшное время здесь помогали всем, кто приходил, приползал, кого приносили. Все дни и ночи января и февраля 95-го здесь оставались три врача и две медсестры: хирург Вахо Хожелиев, его сын Руслан, Магомет Суломов, Елена и Галина Касьяновы. Они были единственными гражданскими медиками в воюющем городе. Они принимали роды, оперировали аппендициты и огнестрельные ранения, рвали простыни на бинты. Не интересовались личностью тех, кого лечили. Врачи не пускали в больницу ни боевиков, ни омоновцев — вообще никого с оружием. Удивительно, но они все остались живы. Во всяком случае, были живы в начале марта 95-го. Тогда нас встретил на пороге больницы маленький немолодой человек с суровым лицом в высокой стерильно-белой (как удавалось?) докторской шапочке — главный и на тот момент единственный хирург Вахо Хожелиев: «Почему не ушел? Больные приходили...»
Я вспоминала маленького хирурга и всех пятерых, когда слушала трагические сообщения из селения Новые Атаги. Я не была знакома с убитыми сотрудниками миссии Международного Красного Креста. Но, думаю, в чем-то главном эти люди из Швейцарии, Норвегии, Испании были похожи на тех, из 4-й больницы Грозного, на всех медиков, погибших и выживших в этой войне, и на тех, кому еще предстоит погибнуть или выжить, потому что это неправда, что кончилась чеченская война, как бы нам этого ни хотелось...
* * *
В декабре 94-го в Москве слово «война» еще не произносилось. А в Моздоке оно было таким же обиходным, как «вода» или, например, «погода». С войны привозили раненых в военный госпиталь. Беженцев и мирных жителей, тоже с огнестрельными ранениями, — в госпиталь медицины катастроф «Защита». Его оранжево-голубые палатки стояли на территории военной базы, за колючкой.
Районная больница в Знаменской практически бездействовала, как, впрочем, и вся чеченская медицина в «дудаевские» годы. Не буду злоупотреблять статистикой, назову лишь одну цифру: 120 младенческих смертей приходилось на тысячу родившихся. Это при том, что мы считаем недопустимо огромным наш показатель: 18 на тысячу.
* * *
В рачи погибали уже тогда. Уже тогда сбивали санитарные вертолеты.
Генерал Погодин, руководивший всей военной медициной в Чечне, назвал в феврале 95-го такие цифры: за полтора месяца войны погибли 9 военных врачей, 4 санинструктора. Все — исполняя свой профессиональный долг. Потом цифры не публиковались. Неизвестно также, сколько медиков было среди погибших в Чечне мирных жителей.
* * *
В 4-ую городскую больницу Грозного нас, съемочную группу тогда еще Центрального телевидения, привел Геннадий Григорьевич Онищенко. Из первых 280 дней войны этот человек провел в Чечне 140. Сейчас он главный государственный санитарный врач РФ, тогда был зампредом Госкомсанэпиднадзора. Думаю, то, что в 1995 году в Чечне не повторилась свирепая эпидемия холеры 94-го, и то, что был остановлен полиомиелит и не вспыхнули многие другие дремавшие инфекции, — во многом личная заслуга Онищенко.
Онищенко и призванная им небольшая, но хорошо организованная, сильная духом и знаниями медицинская «армия» шла за войной след в след. Восстанавливали санитарно-эпидемиологические станции (не знаю, как и где Онищенко доставал оборудование и реактивы, но доставал), реанимировали службу, разрушенную не только и не столько войной. Уже в Грозном медики узнали о последствиях эпидемии холеры 94-го года, которая, оказывается, бушевала в Чечне даже сильней, чем в Дагестане (переболело 1000 человек, число умерших неизвестно, от помощи российских врачей Чечня отказалась), об угрозе сибирской язвы (снаряд разворотил захоронение павшего скота), об активизации трех природных очагов чумы. Они боролись с гепатитом, дизентерией, дифтерией. Брали пробы, исследовали воду и почву, проводили прививочные кампании...
Онищенко похитили днем, на подъезде к Грозному, по дороге из Моздока. Газик остановили два молодых боевика. Перегородили своей машиной дорогу и направили на водителя автоматы. Сказали: «Специально тебя выследили». Онищенко ездил без оружия, и, возможно, это спасло его и водителя. Он сам считает, что выручила графа «национальность» в паспорте — там написано «украинец». Я думаю, что спасло Онищенко поразительное самообладание. Его несколько раз совсем уж было начинали расстреливать, но каждый раз обходилось угрозами и ругательствами. Может быть, бандиты были не слишком матерые. В общем, кончилось тем, что, отобрав машину, деньги и документы, выбросили ночью на дорогу, наказав больше не появляться в Чечне: «В следующий раз точно убьем».
* * *
С анитарно-эпидемиологическая бригада в Грозном базировалась на охраняемой спецназом территории. Медики жили в чем-то вроде барака, сбитого на скорую руку из фанеры. В старом вагоне оборудовали лабораторию — внутри, как полагается, сияло стерильностью. Выходить из барака после наступления темноты категорически запрещалось. Да и не хотелось выходить — в ночи раздавались автоматные очереди, говорили, отстреливался ближайший блокпост, тонкие стены сотрясались от артиллерийской канонады.
Неподалеку в своих рыже-голубых палатках расположился госпиталь «Защита». Периодически его обстреливали из проносящихся мимо на бешеной скорости машин.
Кто? Почему? Зачем? Сколько таких вопросов поставила чеченская война! И как мало на них ответов...
Не думаю, что мы когда-нибудь узнаем, кто убил сотрудников Международного Красного Креста. Которую неделю нам сообщают, что имена преступников чеченским спецслужбам известны, но в интересах следствия не разглашаются. Помилуйте, какое следствие? Кому нужны замысловатые политические и криминальные конструкции, которые сейчас выстраиваются, чтобы объяснить это варварское убийство. Все может быть гораздо проще: может, в госпитале умер чей-то родственник. Не важно, что его болезнь или рана была несовместима с жизнью. Должны быть виноватые, которым надо отомстить. Законам Шариата «по-чеченски» это не противоречит — так же, как и захват больницы. «Современные робин гуды» (по определению Сергея Ковалева), прикрываясь заложниками, среди которых и врачи, и роженицы, и крошечные дети, и немощные старики, такими методами «поворачивают ход войны» и зарабатывают очки для политического будущего.
Зимой 1995-го и летом 1996-го, в самые жаркие дни между ожесточившимися донельзя противниками существовали крошечные островки милосердия, над которыми был поднят флаг с красным крестом, куда шли за помощью, за добротой, даже за справедливостью. Из Чечни уже выведены войска, идет, говорят, мирное строительство, на носу свободные выборы. И островки милосердия исчезают — хотя потребность в них вовсе не пропала, медики прекрасно знают, как нужны они израненной республике. Но приходится сворачиваться, потому что для сегодняшней Чечни белый флаг с красным крестом — в первую очередь отличная мишень.
Фото Н. Медведевой, REUTER
Медицинский отряд специального назначения (МОСН) — воинское подразделение, предназначенное для выполнения задач по оказанию первой врачебной, квалифицированной и элементов специализированной медицинской помощи, временной госпитализации, подготовки к эвакуации в лечебные учреждения для дальнейшего лечения и реабилитации пострадавших и больных вблизи очагов массовых санитарных потерь в любых условиях мирного и военного времени: в зонах ведения боевых действий, ликвидации последствий стихийных бедствий, аварий и катастроф. Так, во время Чеченского конфликта в 1994-1996 гг. для оказания медицинской помощи, кроме штатных омедб и других медицинских воинских частей и подразделений участвующих соединений и частей, привлекались: 696 МОСН, 660 МОСН, 539 МОСН, 532 МОСН, 529 МОСН. Для эвакуации раненных выделялось дополнительно 6 санитарных вертолётов Ми-8, 2 санитарных самолета Ан-72, и 1 Ил-76 «Скальпель». Для проведения противоэпидемических мероприятий привлекались 89 СЭО, 109 СЭО, 112 СЭО.
1. «Север»
в составе: 532 МОСН (развернут в
аэропорту г. Грозный 9.01.95 г.), подвижной санитарно-эпидемиологической
группы N 1, подвижного отделения окружного 332 медицинского склада, 2
медицинских рот и 6 медицинских пунктов с группами медицинского
усиления, (20 мсд, 740 омсбр, 81, 129, 276 мсп, 876 дшб СФ, пдб 7 вдд,
пдб 98 вдд).
2. «Запад»
в составе: 529 (развернут на окраине
г. Грозный 30.12.94 г.), подвижной санитарно-эпидемиологической группы N
3, 2 медицинских рот и 6 медицинских пунктов с группами медицинского
усиления (19 мсд, 21 овдбр, 506 мсп, 165 пмп ТОФ, 879 дшб БФ, пдп 76
ВДВ, пдп 104 вдд, пдп 106 вдд).
Август 1996 г. Ростов-на-Дону. 598 патологоанатомическая лаборатория. Цветы на парапете крыльца секционного зала.
В память всех павших...
Июль 1996 г. Ростов-на-Дону. Судебно-медицинский эксперт 124 Центральной
лаборатории медико-криминалистической идентификации МО РФ Иван Гузар
проводит опознание павшего.
Июль 1996 г. Ростов-на-Дону. Центральный пункт приема, обработки и отправки погибших.
17.02.1995 г. Аэропорт "Беслан". Погрузка раненых в санитарный самолет "Скальпель".
17.02.1995 г. Аэропорт "Беслан". Погрузка раненых в санитарный самолет
"Скальпель" для доставки в военные госпитали Санкт-Петербурга.
30.01.1995 г. Владикавказ. Группа медицинского усиления Военно-медицинской академии в военном госпитале.
21.01.1995 г. Чечня. 529 МОСН. Медицинские сестры.
11.01.1995 г. Чечня. Рядовой Евтеев.
11.01.1995 г. Чечня. М. Рогачев (справа) осматривает тела павших.
11.01.1995 г. Чечня. "Груз 200" перед отправкой в Пункты приема, обработки и отправки погибших.
11.01.1995 г. Чечня. Командир 529 МОСНа майор медицинской службы Московкин представляет офицеров.
11.01.1995 г. Чечня. 529 МОСН. Погрузка тяжелораненых на вертолет.
11.01.1995 г. Чечня. 529 Ростовский МОСН (медицинский отряд специального назначения). Съемка с вертолета.
3. «Восток»
в составе 660 МОСН (развернут в
конце декабря в н.п. Толстый Юрт, с 16.02.95.г. - на аэродроме Ханкала),
подвижной санитарно-эпидемиологической группы N 2, 1 медицинской роты и
2 медицинских пунктов полков с группами медицинского усиления (166
омсбр, 245, 324 мсп).
В интересах всей объединенной группировки войск действовали: 236 ВГ
(г. Владикавказ) и 696 МОСН (г. Моздок), усиленные группами
специализированной медицинской помощи из ВМедА и Центральных военных
госпиталей, 47757 МС (г. Владикавказ), 89 СЗО (г. Владикавказ).
Всего для медицинского обеспечения
личного
состава войск было привлечено 1138 человек, в том числе врачей - 363
человека, среднего медицинского персонала - 308 человек.
Характер боевых действий в городе оказал существенное влияние на величину и структуру санитарных потерь
, на организацию лечебно-эвакуационных мероприятий.
По состоянию на 13.03.95 г. санитарные потери
войск (Министерства обороны) составили - 6628 чел., в т.ч. раненых - 3743, обмороженных -147, обожженных - 185, больных - 2823.
В структуре ранени
й преобладали ранения в конечности
(63,1%) и голову (24,4%), что вызвано особенностями ведения боевых
действий в условиях города и наличием у противника большого числа
снайперов, использованием личным составом бронежилетов.
Ранения тяжелой степени составили до 25%. По характеру ранящего снаряда:
- 38% ранений - пулевые;
- 58% - ” - - осколочные;
- 4% - ” - - минно-взрывные. Непосредственной причиной смерти на поле боя явились:
- травма, несовместимая с жизнью - 56%;
- острая массивная кровопотеря - 28%;
- повреждение жизненно важных органов - 16%.
Количество санитарных потерь
увеличивалось по мере
продвижения войск от окраин города к центру. Наименьшими санитарными
потерями были при преодолении внешнего оборонительного рубежа, который
проходил в основном по окраинам города. Максимальными - при преодолении
среднего оборонительного рубежа, проходившего на удалении до 7 км от
границы внутреннего рубежа в северо-западной части города и до 5 км в
юго-западной и юго-восточной частях города.
Своего «пика» санитарные потери
достигли при
прорыве внутреннего оборонительного рубежа, проходившего радиусом от 1
до 1,5км вокруг «президентского дворца», здания Совета Министров и
гостиницы «Кавказ».
Части и подразделения участвующие в боевых действиях по овладению
городом были, как сказано выше, усилены медицинским составом и
техникой.
Для розыска и выноса раненых
с поля боя во
взводах были назначены нештатные стрелки-санитары, в необходимых случаях
создавались специальные поисковые группы из нескольких солдат,
возглавляемые фельдшером или санинструктором. После оказания первой медицинской помощи
раненых переносили (часто под огневым прикрытием), в места, где
обеспечивалась их защита («гнезда раненых»), а затем на боевых и
санитарных машинах они доставлялись на следующий этап медицинский
эвакуации, которым являлись медицинская рота или медицинский пункт
полка. Между медр и МПП существенной разницы не было, т.к. эти
подразделения были существенно усилены врачами-специалистами, как
правило, из омедб, ВГ или врачами прошедшими первичную специализацию по
хирургии, анестезиологии и реанимации, соответствующей техникой и
медицинским имуществом.
Привлечение врачей
к оказанию медицинской помощи на поле боя было мало оправданным, т.к. объем помощи при том существенно не менялся, а потери врачебного состава
только убитыми составили 10 человек.
В начале января силами медицинской службы 20 мсд в бомбоубежище
Республиканской больницы был развернут единый «медицинский комплекс», в
котором оказывалась первая врачебная и квалифицированная медицинская
помощь.
В составе «комплекса» были развернуты:
- перевязочная;
- операционная;
- эвакуационная (на 60 мест).
Численность личного состава «комплекса»
составляла от 26 до 32 человек, в том числе:
- 7-8 хирургов;
- 4-5 анестезиологов;
- 2-3 операционные сестры;
- 2-3 медсестры-анестезиста;
- 4-6 фельдшеров;
- 7-9 солдат, сержантов.
С его развертыванием схема лечебно-эвакуационных мероприятий
на
северном направлении претерпела следующее изменение - раненые и больные
с поля боя доставлялись на боевых машинах, минуя промежуточные этапы
эвакуации сразу в «комплекс».
После оказания 1-й врачебной (квалифицированной) медицинской помощи
раненые и больные эвакуировались автосанитарным транспортом в 660 МОСН
(Толстый Юрт) или в аэропорт «Северный» для последующей эвакуации по
воздуху в 696 МОСН (г. Моздок) или 236 ВГ (г. Владикавказ). С
развертыванием в аэропорту «Северный
» 532 МОСН эвакуация производилась только на него.
Для эвакуации раненых и больных
из «комплекса» в
МОСН использовался автосанитарный транспорт 8 АК и 20 мсд сведенный в
единое эвако-транспортное отделение. Охрана и сопровождение санитарного
транспорта осуществлялось 3-мя БМП и 3 МТЛБ.
5 января медицинский состав 20 мсд «комплекса» был заменен медротой
276 мсп (УрВО), которая была 11 января усилена медицинской группой
морской пехоты Северного Флота в составе 4-х хирургов, 2-х
анестезиологов и 2-х фельдшеров.
10 февраля медицинская рота 276 мсп (УрВО) из «медицинского
комплекса» переместилась во 2-ой военный городок, где развернулась в
здании казармы. С этого периода в «медицинском комплексе» продолжала
оказывать помощь только медицинская группа морской пехоты СФ, для охраны
и обороны которой было выделено 7 матросов с бронемашиной.
С 14 февраля «медицинский комплекс» был расформирован как
выполнивший свои задачи, поскольку основные силы группировки уже вели
боевые действия за р. Сунжа и центр города освобожден от боевиков.
Примерно также организовывалось медицинское обеспечение и по другим оперативным направлениям.
Следует отметить грамотные и четкий действия всего медицинского состава в этот период.
В целом схема лечебно-эвакуационных мероприятий в войсковом звене при овладении Грозным выглядела следующим образом:
- первая медицинская помощь
в порядке в порядке само- и взаимопомощи или нештатными санитарами (в первые дни штурма привлекался врачебный состав);
- вынос (вывоз на бронетехнике) раненых
в укрытия
(”гнезда”), где им оказывались неотложные мероприятия первой врачебной
помощи врачами рот с помощью фельдшера или санинструктора;
- эвакуация раненых
на бронетранспортерах (БМП) в
объединенный медпункт (медроту), где оказывались неотложные мероприятия
квалифицированной медицинской помощи хирургическими бригадами;
- эвакуация раненых МТЛБ, АС-66, УАЗ-452 с охранением в МОСН, где
оказывалась квалифицированная медицинская помощь в полном объеме с
элементами специализированной медицинской помощи.
Эвакуация раненых и больных
из медицинских
отрядов специального назначения 1-го эшелона в 696 МОСН, 236 ВГ, 135
омедб велась санитарными и транспортными вертолетами. Тяжелораненые
авиационным транспортом из 696 МОСН и 236 ВГ эвакуировались в базовые
госпитали СКВО (1602 ОВГ, 378 ВГ, 970 ВГ) и в центр страны. Для этой
цели использовались 2 санитарных самолета АН-73 и 1 ИЛ-76 «Скальпель»,
транспортные самолеты 4 ВА и центра.
Всего в госпитали СКВО, других округов и центра было эвакуировано
авиационным транспортом 7267 чел. (3840 раненых и травмированных, 3247
больных).
Положительную роль в системе эвакуации раненых и больных
сыграло наличие на КП авиации на аэродроме г. Моздок врача, который
осуществлял взаимодействие авиации с оперативной группой ГВМУ МО РФ и
ВМУ СКВО.
Благодаря мужеству, умелым действиям, профессионализму
медицинского состава, широкому использованию для эвакуации бронетехники и
авиации сроки оказания медицинской помощи после ранения составили:
- первой врачебной - 30-40 минут;
- квалифицированной - 1-4 часа;
- специализированной - 6-8 часов.
Из доклада бывшего начальника штаба Северо-Кавказского военного округа (СКВО) генерал-лейтенанта В. Потапова
Опыт событий в Чечне
подтверждает, что возможность заготовки донорской крови в непосредственной
близости от театра военных действий резко ограничена.ораздо сложнее было решать
вопросы возмещения острой кровопотери в медицинских формированиях передового
эшелона - в МОСНах, которые являлись вторым после полковых медицинских пунктов
(ПМП), а иногда и первым этапом медицинской помощи. Так как МОСН
развертывался в непосредственной близости от зоны боевых действий, очень остро
вставали все организационные вопросы доставки ГТС из тыловых учреждений, их
хранения. Также резко ограничена была возможность заготовки донорской крови
на месте, поскольку гражданское население отсутствовало, а военнослужащие
участвовали в боевых действиях, и организовать среди них донорство было весьма
проблематично. Эти трудности соответственно сказывались на
полноценности оказания помощи раненым. Так, по данным 529 МОСН за период с
31.12.1994 г. по 15.02.1995 г. поступило 1856 раненых. За этот же период было
перелито 34 дозы эритроцитной массы, 8 доз цельной донорской крови, 12 л сухой
плазмы и 6,5 л альбумина. А элементарные подсчеты показывают, что нуждалось
в гемотрансфузиях 380 раненых, при этом необходимо было примерно 420 доз крови и
380 доз эритроцитной массы (исходя из вышеуказанной потребности), не говоря уже
об остальных ГТС. В процентном отношении объем гемотрансфузий в 529 МОСНе
от должного составил 14,7 %. Таким образом, очевидна явная неадекватность
восполнения острой кровопотери у раненых на передовых этапах оказания
медицинской помощи. И причина этого, как указывалось выше, - сложности с
доставкой в МОСНы ГТС и их хранением.
О развёрнутом полевом госпитале [МОСН №660] в г. Грозном в январе 1995 года.
По словам жительницы Грозного с ул. Тухачевского, раненые и убитые находились "на всём протяжении улицы Тухачевского, а особенно много у магазина Юбилейный, у бывшего тогда же разбитого кинотеатра "Россия", а больше всего на поле, где находился статтехникум, НИИ, трампарк."19
Ст.лейтенант
одного из разведподразделений 98 вдд (или 45 орпСпН ВДВ): "Мы вышли
1-го января. Был какой-то хаотический сбор отчаявшихся людей. Чтобы всем
собраться на месте сбора, такого не было. Ходили, бродили. Потом всё же
поставили задачу. Стали собирать раненых. Быстро развернули полевой
госпиталь.
На моих глазах из окружения вырвался какой-то бэтээр.
Просто вырвался и мчался в сторону нашей колонны. Без опознавательных
знаков. Без ничего. Он был расстрелян нашими танкистами в упор. Где-то
метров со ста, ста пятидесяти. Наши наших же расстреляли. В клочья. Три
танка разнесли бэтээр.
Трупов и раненых было столько, что у врачей
развёрнутого полевого госпиталя [МОСН №660] на органосохраняющие
действия не было ни сил, ни времени!"20
Из описания боя: "На
запрос по экстренному вывозу раненых вертолётом был дан отказ. Возле
медпункта полка спешно сформировали колонну с убитыми и ранеными в
Толстой-Юрт, где был, развернут 660-й МОСН (медицинский отряд
специального назначения). Убитых загрузили на носилках в кузова машин
штабелями по три-четыре ряда. После ухода колонны носилок в полку уже не
осталось.
В МОСН №660 из 129 мсп поступило 128 человек.
Во время Чеченского конфликта в 1999-2002 гг. для
медицинского обеспечения привлекались кроме штатных медицинских
подразделений частей: 529-й МОСН СКВО, 323-й МОСН УрВО, 660-й МОСН ЛенВО, 66-й МОСН ПриВО.
66 МОСН был развернут в Ханкале во Вторую Чеченскую Войну.Травматолог был Игорь Львович ФЕЙГИН. Скорее всего он и оперировал,
а хирург "афганец" ему помогал на операции. Игоря уже нет в
живых...Хирург, вероятнее всего Кривенко Виктор Иванович. По сей день работает в Самарском военном госпитале.
Февраль 2000 г. Грозный. Заводская площадь. Разрушенный железнодорожный вокзал.
19.02.2000 г. Грозный. Судебно-медицинские эесперты и разведчики 506 МСП.
Февраль 2000 г. Грозный. Жизнь продолжается.
21.01.2000 г. Ростов-на-Дону. У стены памяти - начальник 124 центральной
лаборатории медико-криминалистической идентификации Владимир Щербаков
(справа) и Михаил Рогачев.
Февраль 2000 г. Грозный. "Здесь мирные люди".
Февраль 2000 г. Грозный. Мирные жители. Жизнь в подвале.
Февраль 2000 г. Грозный. Мальчишки.
Февраль 2000 г. Грозный. Помощь мирным жителям.
Февраль 2000 г. Грозный. Джихад лучше, чем мир?
20.02.2000 г. Грозный. Генерал-полковник Геннадий Николаевич Трошев с
офицерами. М. Рогачев - второй справа. Г. Н. Трошев погиб в
авиакатастрофе самолёта Боинг-737 в черте города Пермь 14 сентября 2008
года.
22.02.2000 г. Грозный. Разведчик 506 МСП Олег Борщов.
Погиб в Грозном 22 марта 2001 г.
04.03.2000 г. Грозный. Боец софринской бригады внутренних войск.
07.03.2000 г. Горные районы Чечни. Операцию в аэромобильном госпитале
проводит майор медицинской службы Константин Бриков (справа).
22.01.2004 г. Чечня. В вертолете.
22.01.2004 г. Чечня. Летим быстро... И очень низко...
07.03.2000 г. Горные районы Чечни. Аэромобильный госпиталь группировки ВДВ.
Эти люди могут разобрать человека на части и собрать заново
Как работают в Чечне военно-полевые хирурги Российской армии
Виталий Романов
Те, кому приходилось видеть работу военно-полевых хирургов во время чеченской кампании, говорят: "Кажется, что эти люди могут, если надо, разобрать человека на части и вновь собрать". Сами медики о себе более скромного мнения, хотя и не скрывают, что профессия военно-полевого хирурга считается романтической. На одноименную кафедру Военно-медицинской академии приходят работать люди, по преимуществу подверженные патологической страсти - оперировать на войне. Возвращаются из трехмесячной командировки из моздокского госпиталя и тут же просятся обратно. Справедливости ради надо сказать, что не все, конечно, такие фанатики. "Есть такие, которых и силой на войну не загнать", - делится начальник кафедры генерал-майор Евгений Гуманенко.Зрелище не для слабонервных
Перед отправкой на войну слушателям кафедры показывают специально снятый учебный видеофильм, повествующий об одном дне работы хирургов - о мартовском дне 2000 года, спустя несколько суток после штурма Грозного. Неведомый оператор постарался сделать так, чтобы будущим военно-полевым хирургам было понятно и то, с какой техникой им предстоит иметь дело, и то, в каких условиях работать, и то, какие ранения оперировать. Поле - грязи по колено - где-то под Старыми Атагами. В этой хляби чуть ли не по ось засела автоперевязочная, по бокам к которой прилепились противошоковые палатки. Неподалеку, среди расползающегося грязевого месива, каким-то чудом садится "вертушка", доставившая очередную партию раненых. Здесь, на уцелевшем мукомольном заводе, расположился медицинский отряд специального назначения.
А это уже Моздок - "сердце чеченского конфликта", как называют его медики. В госпитале идет сортировка раненых - основа военно-полевой хирургии: специалисты выбирают, кого оперировать в первую очередь. Этому парню с побритой головой и прочерченной от правого глаза до левого уха синей жирной чертой предстоит операция на головном мозге, которая и демонстрируется на дальнейших кадрах. Следующим идет боец, у которого вместо лица глубокая впадина с дрожащими окровавленными глазными яблоками. "Он еще живой?!" - невольно вырывается у корреспондента "Сегодня". "Будет жить", - отвечает старший преподаватель кафедры, полковник Виктор Марчук. Лицо, а вернее, некое подобие его несчастному парню действительно собрали, а дальше, как говорят хирурги, предстоит долгая кропотливая работа косметологам. Затем чередой идут ранения одно тяжелее другого: повреждение сосудов шеи (голова держится неизвестно на чем), ранение трахеи - едва заметная дырочка в горле, края которой бьются при выдохе и вдохе, перебитая сонная артерия, порванная в лохмотья рука. Вот и последствия оперативного вмешательства - удаленные почка и разбитая селезенка. А этого парня, хоть он и останется жив, привезли поздно: левая его рука уже омертвела. Это медики расценивают как большую собственную неудачу: "Мы боремся за каждый сантиметр конечности".
Самыми тяжелыми и опасными для жизни ранениями, с которыми поступают бойцы, хирурги называют прежде всего ранения жизненно важных органов: сердца, печени, головного мозга и крупных магистральных сосудов - аорты, полой вены. Эти ранения требуют незамедлительного оперативного вмешательства. Для хирурга, кроме перечисленного, есть еще целый ряд ранений, технически сложных для операции, - это повреждения толстой и двенадцатиперстной кишки, поджелудочной железы.
"...А в благодарность нас подожгли"
"Как вы там выдерживали?" - спрашиваем Виктора Марчука. "Жили по девизу: работаем все - отдыхаем все. Основное время проходило за операционным столом. Особо тяжело пришлось на первом этапе контртеррористической операции - с сентября по декабрь 1999 года, когда войска подходили к Грозному и были максимальные потери. Бывало, что за раз привозили по 70 раненых, а самое большое на моей памяти количество раненых, доставленных в один день, - 156 человек. Когда ребятам не хватало крови, мы сами ее сдавали. Спать приходилось, только когда вертолеты из-за тумана не могли доставлять раненых - с 8 до 11 утра".
Генерал Гуманенко последний раз был в Чечне в ноябре прошлого года: "В станице Червленной стоял наш МОСН (медицинский отряд специального назначения. - Прим. ред.), в котором помощь оказывалась и гражданскому населению. Лечились даже на момент моего приезда два боевика. Все, кто шел к нам, получали помощь, а потом этот МОСН сгорел. Хорошо, хоть больных успели эвакуировать. Когда я был в отдельном медицинском батальоне под селом Самашки, все время холодок по спине бегал. Оборачиваешься - пустое село, вроде никого нет, но это не значит, что через секунду оттуда не раздастся очередь. Когда идешь по расположению батальона и видишь воронку из-под гранаты - тоже малоприятные ощущения возникают".
Хирурги хоть и мало говорят о тяготах военно-полевой жизни, все же единодушно отмечают, что на "второй Чечне" их работа была организована куда лучше, чем на "первой". Более отлажена сейчас цепочка эвакуации раненых с помощью авиации, почти нет проблем со снабжением медикаментами, почти 100% бойцов попадают в Чечню с необходимыми прививками. В 1994-96 гг. со всем этим было куда хуже.
Обижаются медики в основном на то, что сейчас им, как, впрочем, и всем остальным военнослужащим, "боевые" платят только за непосредственное участие в боевых действиях. Говорят на это: "там ведь везде стреляют, везде зона боевых действий". И в результате получают только свои оклады по должности и званию: лейтенант - тысячи полторы, а генерал - около пяти тысяч рублей. Медики отмечают также, что до сих пор средства транспортной мобилизации раненых, которыми им приходится пользоваться, далеки до совершенства. Об использующихся на Западе вакуумных носилках или противошоковых костюмах пока приходится только мечтать - для нас они слишком дороги.
Самых тяжелых в самолет - и в академию
Работа медиков на войне завязана на авиацию. Помимо множества лестных слов в адрес вертолетчиков, хирурги с теплом отзываются и о санитарных самолетах. К примеру, санитарный Ан-72 ласково прозвали "чебурашкой". Ил-76 - "Скальпель", использующийся для транспортировки самых тяжелых раненых в Москву и Санкт-Петербург, оборудован и реанимационной, и операционной. За всю чеченскую кампанию на борту "Скальпеля" было всего два летальных исхода. Среднее время, которое занимает доставка раненого с места боя в палату Военно-медицинской академии, - 6 часов. За годы чеченской войны через клинику прошли тысячи тяжелораненых бойцов. Сейчас здесь раненых немного - в основном те, кто лечится уже несколько месяцев. Один из них - Леша Курин из Волгограда. Он рассказал, что в декабре 1999 года его пехотный полк стоял под Бамутом. 13 декабря он получил пулю в живот. Дальше, как сказал Леша, он ничего не помнит. После того как 19 декабря его привезли в Санкт-Петербург, он пробыл полтора месяца в реанимации. За последующие пять с половиной месяцев парень перенес 15 (!) операций: пуля повредила толстую кишку и мочеточник. Немного подлечившись, он смог съездить домой, набраться сил на овощах и фруктах, а сейчас снова вернулся в клинику - готовиться к новой операции.
Как хирурги освобождают заложников
В Санкт-Петербурге корреспонденту "Сегодня" удалось встретиться с единственным в стране военным медиком-хирургом, удостоенным звания Героя России. 38-летний подполковник Игорь Милютин, представитель Тульской десантной дивизии, не раскрывает, за что был представлен к столь высокому званию: как он сам говорит, "скромность не позволяет". Но его рассказ о службе в Чечне - хорошее дополнение ко всему выше сказанному.
"Вторая война в Чечне оказалась для нас, медиков, тяжелее первой - в основном из-за необходимости постоянных перемещений. У нас в батальоне было пять врачей: два хирурга, анестезиолог, терапевт, эпидемиолог. К ним нужно прибавить еще трех фельдшеров и по четыре хорошо обученных санинструктора на каждую роту. На первом этапе второй чеченской кампании из-за приказа "женщин на войну не брать" мы по сути остались без среднего медицинского звена. Потом, когда ситуация несколько стабилизировалась, женщины-медики все-таки появились. Конечно, было сложно. Задача военных докторов - не только раненых спасти, но и самим живыми остаться, а приходилось порой с высот вытаскивать по 70 раненых ребят за раз и тут же оперировать. Помню бой в Новолакском районе, где наши бойцы попали под сильнейший минометный огонь. Подобраться к раненому крайне сложно: чеченские снайперы следят за всеми передвижениями и стараются ранить в бедро - тогда человек сам уползти уже не может, зовет на помощь, а этого снайперу как раз и нужно. Мы специально подгоняли бронетехнику, закрывали снайперам видимость и так вытаскивали наших бойцов. После боев мы собирали убитых боевиков, грузили в ГАЗ-66. Потом за их телами к нам приходили родственники, которым мы ставили условие: мы вам пятерых убитых - вы нам двух наших пленных. Таким путем мы только за полгода добились освобождения 25 заложников".
Медики ошибаются, потому что они люди
Выдающийся русский хирург Николай Пирогов как-то сказал: "Будем впредь надеяться, что приобретаемая врачами и администраторами в наших войнах опытность не пройдет бесследно для будущих поколений". Современные военные медики, несмотря на то, что наука не стоит на месте, говорят, что и до сих пор находят для себя очень много полезного, читая написанное в 1806 году основоположником военно-полевой хирургии лейб-медиком Александра I Яковом Виллие "Наставление о важнейших хирургических операциях". И тем не менее каждый военный конфликт для военно-полевых хирургов - это как новый опыт, так и новые ошибки. К примеру, когда хирурги стали анализировать "первую Чечню", обратили внимание на то, что оперативное вмешательство "на животе" занимало в среднем 6 часов, в то время как на Великой Отечественной на это уходило 1,5 часа. Задумались поначалу: а с чем это связано? Вроде бы хирурги работают опытные, прошедшие специальную подготовку. И оказалось, что ранения современной войны несравненно тяжелее - это, как правило, множественные и сочетанные ранения. Если бы бойца везли по всем этапам медицинской эвакуации, на обычном транспорте, он бы умер через 4 часа. В госпиталь в Моздоке часто поступали бойцы с ранениями крупных магистральных сосудов брюшной полости, боковыми ранениями аорты, нижней полой вены - с теми ранами, от которых люди, как правило, умирают очень быстро. Здесь таких ребят спасали. Если посмотреть статистику, то летальность в лечебных учреждениях времен второй мировой - 5,5%, в Афганистане - 4%, в "первой Чечне" - это 1,2% и во "второй Чечне" (пока отчетов нет, но медики постоянно отслеживают информацию) - 1%.
Генералу Гуманенко приходится ездить по госпиталям Северного Кавказа, анализировать допускаемые коллегами ошибки. Как он сам признает, "сейчас их практически нет, хотя в первую кампанию были, и мы этого не скрываем. Например, расширение показаний к нейрохирургическим операциям там, где их не надо было делать. Как это получалось? Выезжал , например, нейрохирург в отдельный медицинский батальон. Если приехал специалист, ему нужно что-то делать, правильно? И вот они начинают оперировать всех раненых в голову. Лучше эту операцию сделать в госпитале специализированном, где имеется и оборудование, и инструменты соответствующие, и реанимация хорошая. Или возьмем стремление хирургов наложить аппарат Илизарова в неприспособленных условиях. Накладывают, и что? В 74% случаев потом пришлось аппарат перекладывать. К сожалению, вся медицина, вся хирургия строится на ошибках. Ошибки все допускают, потому что все люди. Когда мы читаем слушателям первую лекцию по военно-полевой хирургии, то говорим: "Во всех книжках написано, что на войне никогда нельзя, например, зашивать огнестрельную рану наглухо". Ну нельзя ее зашивать, потому что там имеется зона вторичного некроза (нагноение, отторжение тканей), потому что ранящий снаряд отличается от ножа. Хирург, проводя операцию, не может убрать все нежизнеспособные ткани, потому что он их просто не видит. И всякое стремление хирурга работать на войне как в плановой хирургии: то есть прооперировали рану аккуратненько, потом швом зашили - все это обречено на тяжелые осложнения. И сколько ни говоришь, сколько ни вдалбливаешь - каждая война начинается с того, что хирурги накладывают глухие швы. Потом, как только сами увидят, что такого нельзя делать, начинают уже эти ошибки не допускать. И с этого момента становятся нормальными военно-полевыми хирургами".